ФОТО SHUTTERSTOCK.COM
В мае за детьми приезжали родители других детей, из соседних бригад. И тогда на оленьих упряжках мы добирались до стада. Упряжек набиралось много. Ехали в оленьи стада с ночевками, хотя их и ночевками-то назвать трудно, потому как ехать приходилось ночами, по насту. А днем снег мокрый, оленям тянуть груженые нарты тяжело, они проваливаются.
Взойдет солнышко, разогреет твердый снег, все начинает таять. Да и олени проголодаются. Пастухи для стоянок выбирали большие проталины в лесу, где много дров и ягеля. Оленей распрягали и на всю длину уздечек привязывали к тонким деревьям с обширными проталинами вокруг.
Мы помогали взрослым распрягать и привязывать оленей. Проголодавшиеся за ночную дорогу олени с жадностью начинали кормиться. Хорошо! Копать не надо, чтобы добраться до лишайников — щипай и жуй. И жуют мягкий ягель с таким аппетитом, что самому иногда хочется поесть оленьего белого пышного, как свежеиспеченный хлеб, мха.
Некоторых спокойных и уже старых ездовых оленей отпускали с поводками, чтобы они кормились на свободе. Все равно они далеко от стоянки не уйдут. Наедятся и улягутся отдыхать. А молодых и беспокойных держали на привязи: отпустишь, потом не поймаешь. А то вдруг медведь набредет, разбегутся олени, а мы останемся пешими.
Медведи-то уже вышли из берлог и ходят-бродят по склонам сопок да речушкам. Довольно-таки часто попадались глубокие следы на талом снегу. Весной медведи кормятся, как лоси, почками тальника, да и кору обгладывают, словно зайцы зимой. Поэтому по берегам речек иногда попадаются свежеполоманные кусты. Медведя-то в те годы было много...
 |
Так вот, привязывали оленей и всей гурьбой принимались за костер. Дров и воды надо как-то набрать: снег-то мерзлый, затвердел за ночь; наломать веток на подстилку. Распаковывали нарты, чтобы достать посуду, продукты. На уложенные ветки стелили оленьи шкуры, чтобы на них сидеть и спать до позднего вечера.
Чтобы все сытно поели, пастухи-провожатые варили какой-нибудь густой суп из мяса или тушенки с крупой. Иногда по пути стреляли куропаток.
Приезжали мы в стада, когда отел оленей был в самом разгаре. Интересно и шумно в стаде. Телят много, всех мастей: белые, серые, пестрые, смолисто-черные, желтые, как евражки... А потом, с возрастом, расцветки у многих оленей тускнеют и смотрятся уже не так ярко и красиво, как в младенчестве.
 |
Белые куропатки в основном добывались в зоне лесотундры, различными самоловами, в первую очередь волосяными петлями. |
В ту весну в очередной наш приезд к отцу на летние каникулы (я тогда уже перешел в пятый класс) отец сказал, что я могу иногда ходить в ночное дежурство. Перед заходом солнца мы на широких лыжах уходили с отцом на дежурство. Днем-то становилось тепло, солнце хорошо пригревало, и снег таял интенсивно.
На отрогах повсюду появились обширные пятна оголенной земли. Когда смотришь с вершины сопок на ленты речек и ручейков, то видишь, что снег по их руслам позеленел. Значит, скоро эти речки вскроются и каждая из них потечет по своей вековой «тропе» в неведомую даль.
В нашу смену мы брали с собой котомку, в которую клали алюминиевый котелок: в нем и чай кипятили, и мясо иногда варили… Кроме чая брали отварное мясо, немного лепешек, но чаще всего — бурдук: прожаренную на внутреннем жире оленя муку. Бурдук заливали чаем и пили как кашицу. Вкусная и сытная еда для пастухов и охотников.
После чая с бурдуком и на морозе согреваешься. Часто я засыпал у костра, но обычно уже на рассвете, когда повсюду начинали кричать куропатки-тэкчака. Тэкчака, горная куропатка, мельче речной — тырын — и спокойнее: человека подпускает близко. В поисках корма олени разгребают снег, чтобы добраться до ягеля.
В нарытых ими ямах снег быстро тает на солнце, образуются проталины, в которых можно найти и замерзшую с осени шикшу, и бруснику, а то и голубика попадется, травинки какие-то, чем куропатка может питаться.
Поэтому у стада всегда толклись куропатки. Стайки птиц сновали между оленями в поисках ягоды. При необходимости мы, бывало, подстреливали несколько куропаток, чтобы сварить или домой принести.
Он брал на дежурство мелкокалиберную винтовку, чтобы не таскать тяжелую «арисаку», но и охотничий карабин был не легче.
«Находясь рядом с оленями, всегда осматривайся, теперь и медведь начал ходить», — иногда предупреждал он меня. Медведи действительно ходили по проталинам на склонах сопок. Солнечные склоны гор были испещрены звериными следами. Местами, где снег уже растаял, во весь рост стоит стланик, а под ним изобилие прошлогодней брусники.
В таких местах и таится медведь. Захочешь — не увидишь зверя в зеленой чащобе, пока он не станет пересекать белую полосу снега между проталинами. На днях ночью все-таки было нападение, но не в наше дежурство. Медведь успел задавить двух телят, прежде чем дежурившие пастухи застрелили его. В тот же день все мясо перетаскали к палаткам и поделили между семьями. Вкусное, мягкое мясо, хотя уже постноватое — вместо сала одна белая пленка. За зиму-то организм уже израсходовал накопленный с прошлого лета жир. Но мясо с удовольствием ели все.
У нас в семье было немного личных оленей. Все они имели клеймо на ушах — так заведено было, чтобы не перепутать. В те годы колхоз всегда выдавал оленеводам премии, как говорили, «натуроплатой», то есть живыми оленями, а не деньгами.
Это было выгодно для пастухов, потому как важенка (оленематка) ежегодно давала приплод. Пастух всегда чувствует гордость, если у семьи есть свои олени — такова психология пастуха, он чувствует себя хозяином, а не только надсмотрщиком за государственным имуществом. Личным оленем он может распорядиться по своему усмотрению: забить на мясо, подарить другу...
 |
В позапрошлом году нашему отцу в качестве премии колхоз подарил крупную важенку, у которой уже есть годовалый теленок, кстати, тоже самочка. Отец назвал ее Ирача, то есть «коричневая». В эту весну Ирача явно запаздывала. Хотя у нее живот уже большой был, теленка никак еще не приносила.
В один из вечеров, когда мы приступили к дежурству, пастухи, присматривавшие днем за оленями, сказали отцу: «Ирача ваша беспокойная, норовит уйти подальше от стада. Мы несколько раз пригоняли ее. Наверное, пришло время принести теленка». Мы с отцом прошли по стаду. Важенка была встревожена и беспокойно ходила между оленями, хоркая и принюхиваясь к новорожденным телятам, будто сама потеряла своего теленка.
Это явный признак того, что в ближайшие часы у нее родится теленок. Обойдя стадо, мы подошли к костру, чтобы оленей не беспокоить. Ночь была прохладная и безоблачная, а поутру, перед восходом солнца, ударил морозец. Снег подмерз, образовав твердый наст. Олени ходили по насту, не проваливаясь.
«Сейчас обойдем стадо, подсчитаем, сколько телят родилось ночью», — сказал отец, увязывая котомку, чтобы повесить на сучок возле костра. Не спеша обошли стадо. Острым ножом отец вырезал на сухой палке насечки — каждая насечка означает одного теленка. Нашей Ирачи в стаде не оказалось.
Все-таки не углядели, ушла по насту укромное место поискать, где она спокойно может родить потомство. Многие важенки приносят олененка в одиночестве. Отец был встревожен отсутствием Ирачи и, когда пришли дневные дежурные, сказал, что мы пойдем ее искать по ближайшим сопкам. Он передал палку с насечками и показал дежурным родившихся ночью телят, чтобы дежурные по ошибке повторно не учли уже посчитанных.
 |
Около 6 кг ягеля в сутки необходимо съедать северному оленю зимой для поддержания физической формы. |
Когда мы уходили на поиски оленематки, солнце уже сильно пригревало, и снег начал подтаивать, поэтому мы все-таки понесли с собой лыжи за спиной, поддев посохами за стремена. Не обнаружив Ирачу, сели отдыхать. Тут, в этих местах, должна была «застрять», тем более что олени уже приходили сюда. «Неужели она ушла выше, на большую сопку?» — вслух рассуждал отец, раскуривая трубку.
«Да все бы ничего, но медведь может набрести. А так бы окреп теленок, и сама его в стадо привела». Выше нас, как продолжение сопок, которые мы обыскали, возвышается не особенно высокая, но широкая гора. Северный склон горы заснеженный, с небольшими отдельными пятачками проталин.
Зато южная, солнечная сторона почернела, с самой макушки тянутся темные полосы проталин по обоим берегам большого ручья, который течет вниз к большой речке. Мы надели лыжи и стали подниматься вдоль узкой полосы длинной проталины, тянущейся по отрогу к господствующей горе.
На вершину горы подниматься не стали, а свернули от ее подножия к южной стороне, чтобы как следует рассмотреть склон, откуда берет начало ручей. Отец достал из потрепанного футляра свой старенький бинокль и стал осматривать котловину на южном склоне и исток глубокого ручья. Густые заросли стланика вперемешку с ольхой покрывали всю котловину донизу, постепенно переходя в мелкий лиственный лес.
«В таких местах на зиму залегают медведи, — проговорил отец. — Внизу, на левой стороне ручья, где начинается лес, на проталинах лежат олени. Но это не важенки, а корбы (быки). Низом, вдоль подножия сопки, ночью по насту прошли», — сказал отец. «Наверное, и Ирача наша с ними», — обрадованный, говорю я ему. «Нет, она, наверное, выше и левее их, на склоне осталась.
Там бугры и стланик мешает, отсюда не видать. А мы-то выше прошли, поэтому и не видели оленей. Отсюда прямо на быков скатимся, и они сами побегут к стаду. А мы по склону будем возвращаться, чтобы найти Ирачу», — сказал отец, продолжая смотреть в бинокль. «Зхэ, ый (возглас удивления)! Зркэндула буюр бидде. Коетли-лэ, хирукатывытынэ. Декаел... (Вот где находятся звери. Смотри-ка, как они катаются. Двое...)», — с удивлением проговорил он, отрывая бинокль от глаз. Отец показывает мне рукой на склон горы, откуда берет начало ручей.
Быстро взяв бинокль, я перевожу взгляд на исток ручья, где заканчивается полоса зарослей. Сверху, по ручью, два круглых черных шарика быстро катятся вниз и на повороте, где кончается крутой склон, останавливаются и вскакивают на ноги. Медведи быстро поднимаются по обоим берегам ручья снова вверх, откуда скатились.
Достигнув кручи, один из них с разбегу садится на зад и катится вниз. За ним с разгона катится второй медведь. Покатавшись, оба медведя рядышком уходят в заросли на той стороне ручья и теряются на проталине, где растет кедровый стланик.
«Два годовалых медвежонка. Наверное, они тут и зимовали, на этом ручье. Осенью мать-медведица помогла им вырыть берлогу и ушла, оставив зимовать одних», — говорит мне отец.
Мы встали на лыжи и, притормаживая посохами, быстро покатились вниз, где пасутся корбы-быки. Дремавшие олени с перепугу повскакивали и помчались в сторону пасущегося стада. Пройдя немного по сухому солнечному бугорку, окруженному густыми ароматными зарослями смолистого стланика, нашли и нашу Ирачу.
Она кормила качающегося на тоненьких ножках серенького крепыша-олененка жирным и вкусным молоком. Теленок еще качается, временами падает, но встает, делая первые шаги. Это был самец. «Хороший у нас ездовой учик будет», — весело проговорил отец, делая очередную насечку на березовом посохе, куда обычно заносил наших личных оленей. «Понесу его к стаду на руках, нельзя их тут оставлять». В то время как отец на руках нес олененка, его мать бежала за нами, громко и беспокойно хоркая.
Через два дня мы укочевали на другую стоянку. Пастухи торопились к летним пастбищам, пока реки не вскрылись. Ирача сама вела своего серого олененка к местам летнего выпаса. Впереди у него была целая жизнь.